Пашков, Василий Александрович (религиозный деятель). Василий александрович пашков василий спасения Рост евангельского движения

Василий Александрович Пашков

Пашков Василий Александрович (1834-1902) - петербургский аристократ, отставной гвардии полковник, меценат. Под влиянием проповедей лорда Г. Редстока принял крещение, предоставил свой особняк для молитвенных собраний, стал проповедовать среди больных, заключенных, затем среди рабочих Петербурга и в своих имениях. В 1876 году Пашков вместе с бароном М. М. Корфом основал «Общество поощрения духовно-нравственного чтения», которое издавало и распространяло брошюры религиозного содержания. Всего было издано около 200 переводных и оригинальных брошюр. С 1875 по 1886 годы Пашков издавался журнал «Русский рабочий». Деятельность Пашкова и его последователей вызвала протест синода, в 1877 году Пашков убыло запрещено вести духовно-назидательные беседы. Пашков перенес свои проповеди в центральные губернии России. Общины пашковнев появились в Московской, Тульской Нижегородской, Тверской, Псковской, Самарской, Орловской, Ярославской и других губерниях. Демократизм проповедей основанных на вероучении общих баптистов, привлекал в общины рабочих, крестьян и ремесленников. Пашковские проповедники учили, что Христос принес жертву за грехи всех людей; все, уверовавшие во Христа, спасены, могут уразуметь священное писание и толковать его другим, они непременно творят добрые дела как плоды их веры. Богослужение пашковиев сводилось к молите, проповедям, пению стихов. В 1884 году Пашков вернулся в Петербург и провел вместе с М. М. Корфом съезд представителей своих последователей, баптистов и молокан. Заседания съезда были запрещены, Пашков по указу Александра III в 1884 году был выслан за пределы России. По указу синода проповедники-пашковцы преследовались, их общины закрывались, организовывались судебные процессы, но число последователей Пашкова росло. Они стали называться евангельскими христианами и были объединены И. С. Прохановым , положившим тем самым начало Всероссийскому союзу евангельских христиан.

Протестантизм. [Словарь атеиста]. Под общ. ред. Л.Н. Митрохина. М., 1990, с. 192.

«В. А. Пашков (1831–1902), отставной полковник, общественный деятель и владелец тринадцати имений, был главой евангельского движения в Санкт-Петербурге в конце XIX века. Как писал о нем В. Г. Чертков, близкий друг Л. Н. Толстого, Пашков «просто, приняв… евангелическое понимание христианского учения, старался распространять его проповедью». Начав читать о нем как о предмете научно-исторического исследования, я вскоре убедилась, что Пашков должен служить образцом и для всех сегодняшних верующих, находящихся в совершенно иных обстоятельствах. Меня поражали его желание служить как людям высшего общества, так и самым низким слоям российского населения, его преданность Богу в хорошие и плохие времена, в петербургском особняке и в изгнании…»

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Философия служения полковника Пашкова (Шерил Коррадо, 2000) предоставлен нашим книжным партнёром - компанией ЛитРес .

Василий Александрович Пашков

Благородное наследие

Среди этого сложного переплетения дел мы находим модного петербургского аристократа Василия Александровича Пашкова, известного в свои молодые годы в качестве искусного танцора на балах и любезного дамского угодника. Василий Александрович принадлежал к знатной аристократической среде, к одиннадцатому поколению того польского эмигранта Григория Пашкевича, который прибыл в Россию во второй половине XVI века, при Иване Грозном. Дети Пашкевича приняли фамилию «Пашковы», и его первый сын, Иван Григорьевич, отмечен в 1604 году в списках тульской знати как тульский боярин.

Сражения, Лжедмитрии и Сибирь

Сын Ивана Григорьевича Филипп Иванович, по прозвищу «Истома», стал казачьим атаманом. Он был сторонником второго Лжедмитрия, «Пушкинского вора», претендовавшего на титул сына Ивана Грозного и законного наследника трона. Лжедмитрий добился поддержки большого числа казаков, воинов и авантюристов в своей борьбе за трон, занятый на тот момент Василием Шуйским, и многие русские переходили с одной стороны на другую во время этого конфликта. Филипп Иванович был взят в плен войсками Шуйского в декабре 1606 года, и когда его помиловали, перешел на сторону бывшего противника и повел дворянское ополчение Тулы против мятежников в поддержку Шуйского и его «боярской клики». Он отличился в одной из битв в мае 1607 г.

Сын Филиппа Ивановича Афанасий Филиппович – другой прославленный казачий предводитель – стал воеводой нескольких сибирских районов, включая Мезень (1635-47), Енисейск (1652-55) и Новую Даурскую землю (1655-61), где он был известен своей жестокостью; его вспоминают также как мучителя протопопа Аввакума, главу раскольников-старообрядцев. В 1662 году Афанасий Филиппович вернулся в Тобольск, бывший тогда центром Сибирского воеводства, где и умер через два года. Его сын Еремей, работавший товарищем своего отца по воеводству, оставался в Даурии до 1676 года, когда он был послан в Казань «стольником» (помощником при дворе), и в течение нескольких поколений семья Пашковых сохраняла дворцовые и военные посты.

Московский дворец Петра Егоровича

Тремя поколениями позднее Петр Егорович Пашков (1721-90), капитан-лейтенант императорской гвардии и богатый московский землевладелец, поручил одному из лучших московских архитекторов В. Баженову спроектировать роскошный дворец из белого камня. Большой особняк был построен между 1784 и 1786 г. в конце Моховой улицы около Московского Кремля. Петр Егорович недолго пользовался дворцом, потому что умер через четыре года после завершения строительства. Он не оставил детей, и поэтому неизвестно, кто непосредственно наследовал дворец. К 1839 году он был продан государству и стал школой пансионного типа для молодых аристократов, а позднее – музеем и библиотекой. Этот дворец окружен многочисленными легендами, включая и слухи о подземном ходе в Кремль. Дом сегодня является московской достопримечательностью, и некоторые считают, что в нем проходили собрания Пробуждения пашковцев в конце XIX века. Однако это в высшей степени сомнительно. Петр Егорович был троюродным братом прадедушки Василия Александровича, т. е. никак не близким родственником, а дом был продан до того, как юному Пашкову исполнилось 8 лет.

Влияние и богатство

Кто-то может сделать вывод о значительных средствах семьи Пашковых, судя по величию и размерам московского дворца, однако не Петр Егорович, а младший родственник собрал огромные богатства. Богатство коллежского асессора Александра Ильича Пашкова, прадедушки нашего светского героя, было собрано не через поместья или службу, но благодаря браку. Его жена Дарья Ивановна была дочерью богатого фабриканта И. С. Мясникова. После смерти отца Дарья Ивановна и ее муж унаследовали 19 тыс. «душ» (рабов мужского пола) и четыре самых огромных в империи фабрики. Второй сын Александра и Дарьи, Василий, был назначен вторым егермейстером двора его императорского высочества в 1810 г. В июне 1817 года он дослужился до обер-гофмаршала, а в декабре 1819 – до обер-егермейстера, поста, который он занимал до своей смерти. Он был также назначен членом Государственного Совета в 1821 г. и являлся в течение шести лет председателем министерства юстиции. Его жена, урожденная графиня Екатерина Александровна Толстая, была фрейлиной при дворе. Василий Александрович умер 2 января 1834 г. в возрасте 59 лет, когда его внуку и тезке было два года. Он и его жена были похоронены в Москве на Новодевичьем кладбище.

У обер-егермейстера Пашкова было шесть детей, из которых старший, Александр Васильевич (1792–1868), отец нашего светского человека Василия Пашкова, имел репутацию отчаянно смелого человека благодаря возглавлению многих битв. Получив домашнее образование, что было обычаем того времени, он в возрасте 12 лет поступил в Коллегию иностранных дел в ранге юнкера. Сражаясь в наполеоновских войнах, он быстро продвинулся от корнета (1810) до поручика (февраль 1813), затем до штаб-ротмистра (сентябрь 1813) и далее, вышел в отставку в Санкт-Петербурге в 1832 году в возрасте 40 лет в чине генерал-майора после польского восстания 1831 года. Михаил Чайковский вспоминал командира Пашкова как исключительно богатого человека, покупавшего за свой счет лошадей для всего своего полка. Генерал-майор поэт Денис Давыдов, герой польских сражений, описывал его так: «храбрый и знающий свое дело». Александр Васильевич был удостоен множества медалей и орденов за свою храбрость.

Пашковы в поздней имперской России

Василий Александрович родился в 1831 году, когда его отец сражался в Польше. В детстве он получил самое лучшее образование, какое только было возможно, в престижном Пажеском корпусе, и по его окончании в чине корнета был принят в Кавалергардию. Ко времени своей отставки он дослужился до полковника, что являлось наибольшим чином для кавалергарда. Высшему свету Санкт-Петербурга он был представлен еще в раннем возрасте.

Лично известный царю, Пашков был родственником нескольких высших министров. Его сестра Екатерина была замужем за генерал-адъютантом Александром Егоровичем Тимашевым, служившим министром внутренних дел с 1868 по 1878 гг. Сестра-близнец его жены Елизавета вышла замуж за Григория Ивановича Черткова, генерала сухопутных войск и генерал-адъютанта царя с 1870 до самой своей смерти в 1884 г. По словам англичанина Эмиля Дилона, профессора Харьковского университета, лично знавшего Пашкова, полковник «в течение многих лет вел жизнь, полную утонченных наслаждений, в которых преобладали эстетические и интеллектуальные элементы, как это часто бывает в русском обществе, в его лучшей части».

Однако не все в пашковском клане того времени были военными. Среди родственников Василия Александровича был его троюродный брат, Николай Иванович Пашков, известный тенор и композитор, который так и не вернулся к военной службе после четырехмесячного отпуска в Италии в 1834 году. Дядя Пашкова, Михаил Васильевич, прослужив при дворе Его Величества всего 6 месяцев, был более известен как член Совета Государственного Коннозаводства и управляющий Департаментом Внешней Торговли. Богатый человек с 6,5 тыс. крестьян и 162 тыс. десятин земли, Михаил Васильевич умер в Париже в 1863 г. Его невестка Лидия Александровна, урожденная Глинская, была писательницей, путешественницей (преимущественно по Египту и Ливану) и помощницей Елены Блаватской, основательницы теософии. Хотя большинство Пашковых в поздней имперской России были верны царю, дядя жены Пашкова (единственный брат ее матери) был сослан в Сибирь как декабрист. Его младшая сестра Софья унаследовала титул и землю, и после своего брака с Иваном Кругликовым семья стала Чернышевыми-Кругликовыми.

Богатый светский человек

К 1874 г. сорокатрехлетний Василий Александрович вышел в отставку. «Человек среднего роста… с небольшой бородкой и хорошим простым русским лицом», – современник описывал его как одного из самых образованных, а также и самых богатых людей в России. Он был «человек образованный, с хорошими связями в мире аристократии, с огромными средствами» и пользовался известностью как за «щедрость характера, так же и за блеск отдельных его сторон». Пашков жил в огромном петербургском доме на набережной Невы (теперь набережная Кутузова) со своей женой, десятилетним сыном Александром и дочерьми Софьей, Ольгой, Марией в возрасте восьми, шести и трех лет. Говорили, что члены царской семьи посещали балы в этом огромном дворце, почти таком же большом, как у царя, с огромными тацевальными залами. Он владел также 13 имениями в девяти уездах, включая Ветошкино в Сергачском уезде Нижегородской губернии, Крекшино в Звенигородском уезде Московской губернии (станция Голицыно по ж/д на Брест) и Мачерку в Моршанском уезде Тамбовской губернии. Пашкову также принадлежали четыре медных рудника на Урале, расположенных в Уфимской и Оренбургской губерниях. Как шестой из самых крупных землевладельцев России, Пашков был на пути к положению министра и посту в имперском Совете.

Равнодушный православный

Подобно многим людям того времени и того социального класса, Пашков был равнодушен к религии. Он никогда не относился враждебно к православию. Российское библейское общество даже проводило свои ежегодные собрания в одном из залов его дворца. Однако это было скорее по великодушию, чем из симпатии к целям этого общества. Пашков позднее описал свою жизнь в это время так:

«Когда-то я был без Христа, чужд заветов обетования, не имел надежды и был безбожником в мире, и приближался к Господу устами только, а сердце мое далеко отстояло от Него. Закон Божий был для меня мертвою буквою; я руководился почти исключительно правилами человеческими, живя для себя, пытаясь в самые лучшие минуты жизни совместить несовместимое, т. е. служить двум господам, хотя, по словам Спасителя, это невозможно. Я был другом миру, не понимая, что дружба с миром есть вражда против Бога. …Я проводил, обличаемый совестью, жизнь суетную, греховную, богопротивную в продолжении целых сорока лет в соблазн другим и в осуждение себе».

О Пашкове говорили, что он сам признавал свою слабость к женщинам, которую его православная вера не могла обуздать: «Я сорок лет жил в православии, ходил в церковь, молился, исповедовался и приобщался, но грешил постоянно с женщинами – мне нравился этот грех, и я знал, что это грех, но грешил, потому что не знал Бога». Когда британский евангелист лорд Редсток начал проповедовать в Петербурге, Пашков избегал встречи с ним.

Прибытие лорда Редстока в Россию

Англичанин Гренвилл Август Вильям Вальдгрев, третий барон Редсток из Кастлтауна в Ирландии родился в 1833 г. и получил образование в Харроу и Баллиоле в Оксфорде. Посещая поля сражений Крымской войны (1854-56) вскоре после ее окончания, он подхватил лихорадку и едва выжил. Там, в России, он впервые вступил в завет с Богом, дав обещание служить Ему, если выживет. Впоследствии он посвятил свою жизнь труду евангелиста.

Существуют самые разные версии о первоначальном приглашении Редстока в С-Петербург, но все сходятся в том, что русские аристократки, посещавшие евангельские собрания в Западной Европе, первые пригласили его приехать. Самая распространенная история – о том, что первоначальное приглашение исходило от Елизаветы Ивановны Чертковой, жены генерал-адъютанта Григория Черткова и сестры-близнеца жены Василия Пашкова Александры Ивановны. Ее младший сын Миша, как говорят о нем, принял Иисуса Христа как своего Спасителя под влиянием христианского репетитора. После его преждевременной смерти в 1866 году, за которой вскоре последовала смерть сына-подростка Григория в 1868 г., скорбящая мать потеряла всякий интерес к мирским делам. О ней говорят, что она обратилась ко Христу как своему Спасителю на встрече с лордом Редстоком в Швейцарии, узнав в его послании то самое, которое ее умолял принять умирающий Миша.

Первоначальный приезд лорда Редстока в С.-Петербург зимой 1873-74 гг. был трудным временем. Он даже думал отложить путешествие из-за своего плохого здоровья. Вскоре после приезда умерла его мать. Однако, когда лорд Редсток оказался в Петербурге, его здоровье резко улучшилось, и «салонная проповедь» стала модой среди высшего света России. В ежедневном расписании лорда Редстока было 3–4 проповеди и многочисленные личные встречи. Некоторые считали, что его популярность – это преходящее увлечение, но успех не уменьшался; это объясняли рядом факторов. Некоторые предполагали, что редстокизм просто дал высшему обществу новую форму проведения времени, религию без интеллектуальных запросов. В то же время разочарование государственной церковью, учитывая также неспособность православных священников откликаться на духовные нужды своих прихожан, могло создать атмосферу поиска. Английский лорд – равный по социальному положению своим слушателям – был «прост, убежден и искренен со всей очевидностью. …Его прямые обращения к сердцу и совести слушателей, его простое изложение Библии и очевидная убежденность в своем собственном спасении производили впечатление на русское общество». О нем также говорили как о человеке «безупречной личной нравственности», «примерном муже и отце, о великом человеке, всегда готовом на доброе дело». Все это составляло разительный контраст с безнравственным духовенством и повторяющимися обрядами государственной церкви, которую русские знали с детства.

«Луч с небес»

С самого приезда Редстока Пашков изо всех сил старался избежать встречи с ним. Жена его, похоже, уже пришла к вере, встретив Редстока в Англии, но полковник в отставке отправился в свое московское имение, намереваясь оставаться там, пока лорд не уедет. Когда через два месяца он вернулся, то, к его удивлению и досаде, лорд не только был еще в городе, но стал частым гостем в его собственном доме. Пашков не мог больше избежать знакомства в Редстоком и, как гостеприимный хозяин, принял его за ужином, во время которого разговор повернулся к вопросам веры. Поужинав, гости собрались в гостиной слушать одну из проповедей Редстока. Пашков не нашел достаточно вежливого предлога уйти, но проповедь его нисколько не тронула. Молитвы же Редстока были совершенно иным делом. Как православный, Василий Александрович привык к заученным молитвам перед иконами и в церквях, но встать на колени, чтобы молиться в собственной гостиной, – это было что-то новое. Из вежливости он присоединился к стоящим на коленях, и там, на полу, «явился свет. Внезапно стало ясно: все, что говорилось и читалось, касалось его лично». Позднее он объяснит: «Это было, как если бы луч с неба пронзил мою грудь. Я поднялся с колен, побежал в свою спальню и отдал себя Богу».

Пашков сам позднее сделал попытку объяснить православному антагонисту точно, что именно случилось в то время. Он указывал, что был православным всю свою жизнь, но тем не менее не сознавал Божьей любви.

Настало время, когда явилась мне «благодать Божия, спасительная для всех человеков» (Тит. 2:11), когда Господу благоугодно было дать мне понять, что Христос, умирая за грехи мира, ответил за грехи и мои; приобретенное Им вечное искупление (Евр. 9:12) приобретено и для меня; если «правдою одного всем человекам оправдание к жизни» (Рим. 5:18), то оправдание это предложено и мне; Христос, сделавшись «для всех послушных Ему Виновником спасения вечного» (Евр. 5:9), может сделаться виновником спасения и моего.

Озаренный светом слова Господня, я увидел себя отчужденным и врагом по расположению к злым делам (Кол. 1:21), понял, что я грешник погибший и ничего не в состоянии сделать для своего спасения.

Преступленный мною закон Божий оказался для меня «детоводителем ко Христу» (Гал. 3:24), пришедшему «призвать не праведников, но грешников к покаянию (Мф. 9:13), «взыскать и спасти погибшее» (Лк. 19:10); я покаялся перед Ним в греховности и отчаянной испорченности сердца своего; обратился к Нему, потеряв всякую на себя надежду.

Господь дал мне уверовать в прощение грехов, возвещаемое именем Его (Деян. 10:43). «Благодать Божия и дар по благодати одного Человека, Иисуса Христа» (Рим. 5:15), восполнили всю нужду мою, переполнив сердце мое радостью неземною и благодарностью ко Спасителю, искупившему меня кровью Своею Богу (Отк. 5:9); я отдался Ему, чтобы Он исцелил меня от грехов моих, повинуясь Его призыву (Мф. 11:28–30) и полагаясь на нелживое Его слово (Ин. 6:37); я доверился Спасителю моему, в Котором и имею теперь жизнь вечную (1 Ин. 5:10–13), Который не даст мне погибнуть вовеки и не даст меня похитить из руки Своей (Ин. 10:28).

Измененная жизнь

После этого напряженного переживания с Богом в жизни Пашкова начали вскоре происходить решительные изменения. Теперь он был объединен одной целью со своей семьей, «он был полон одним желанием – жить и трудиться для Того, Кто первый возлюбил его и дал Себя за него». Его переполняла такая радость, что он просто не мог не говорить о ней.

Молитва и Слово

По мере того как росли его отношения с Богом, молитва и Писание стали играть важную роль в жизни прежнего полковника. По словам одного из его ближайших друзей, Пашков «ложился поздно, но вставал рано утром, все же по два часа проводил в чтении Слова Божьего и молитве». Через несколько лет он стал «силен в Писании» и, как говорили, «мог повторить большую часть Нового Завета на память». В своей переписке он снова и снова упоминал тех, кого он «вспоминает пред Отцом нашим Небесным», от баптистских и штундистских крестьян на юге (1880) до самого царя (1884). Его молитва с небольшой группой верующих произвела глубокое впечатление на юную княжну Софью Ливен, которая позже вспоминала о его благоговейной молитве. Казалось, он беседует с Богом, близким и великим…

Отрицание себя

Начиная с того дня в начале 1874 г. Пашков «всецело подчинял свою волю воле Божией». Окружающие чувствовали, что его жизнь можно характеризовать словами Иоанна Крестителя: «“Ему должно расти, а мне умаляться.” Его “я” с каждым разом становилось незаметнее, умирало, зато Христос все более прояснялся в нем и чрез него и занимал в нем больше и больше места». Он отказал себе в роскоши, «его мысли не были привязаны к мирским вещам, среди которых он продолжал жить, и это отчуждение было столь же полным, как у анахорета. Его ум постоянно концентрировался на мире сверхъестественном». Исключительно смиренному человеку, «ему никогда не приходило в голову, что он – лидер; он держался в тени, и его левая рука не знала, что делает правая». Известность, окружавшая его служение, была против его собственных искренних желаний. Он не объявлял о своих делах, но давал всю славу Богу. Никогда не упускал возможности сказать людям о Христе, о нем говорили, что он даже был готов наставлять своего партнера по танцам, проходя фигуры мазурки.

Забота о социальной справедливости

Воспитанный в обществе, в котором богатый и бедный были разделены, Пашков стал заботиться о социальной справедливости и любви к низшим классам, и это было еще одной областью, где жизнь Пашкова решительно изменилась. Хотя в русской литературе повторяется образ «кающегося аристократа», чья совесть осуждает несправедливость его положения и который сам лишает себя богатства, Пашков не демонстрировал отказа от состояния. Вместо этого он «тратил его, в высшей степени щедро, на бедных и страдающих, делая это тайно и с таким тактом, что я (проф. Эмиль Дилон) не видел никогда ничего подобного. Студенты, которые умирали от голода на черном хлебе и жидком чае, оказывались способными закончить свою учебу; семьи, готовые разойтись из-за нехватки средств к существованию, были сохранены благодаря помощи из неизвестного источника; о больных заботились врачи или же их отправляли в больницу за его счет… Через несколько лет он потратил таким образом большое состояние в трудах христианского милосердия». Известен случай, когда Пашков обратился к министру внутренних дел, ходатайствуя за бедного, несправедливо сосланного в Сибирь; он стремился обеспечить тому свободу. В то время как прежде у Пашкова почти не было связи с крестьянами, после его обращения рассказывают, что он не только приглашал их в свой дом, но и ходил в их дома, «спал в дымных лачугах… утешая их в несчастьях, облегчая их беды». Для нового Василия Александровича все были равны. «Он не был лицеприятен».

Лорд Редсток как наставник

Сразу после своего обращения Пашков вошел в дружеские отношения с лордом Редстоком, и тот принял его как дельного помощника; они общались до самой смерти Пашкова в 1902 году. Неясно, избрал ли Редсток именно Пашкова для продолжения труда или же настолько сознательно он учил новообращенного, но Пашков научился многому в течение почти четырех лет совместного труда. Православные враги популярной новой секты нападали на Пашкова за то, что он копировал «не содержание только его проповедей, но и манеру говорить». Непохоже, чтобы ранние пашковцы рассматривали это подражание как отрицательное. Правда, однако, что учение Пашкова и его ценности мало отличались от таковых его наставника.

Дружба с графом Корфом

Модест Модестович Корф был молодым аристократом, который распространял Библии для Святейшего Синода на торгово-промышленном съезде в Санкт-Петербурге в 1870 г. Он поддерживал Пашкова в его убеждениях и оставался постоянным партнером в его труде. Отец Корфа занимал высокий пост при дворе царей Николая I и Александра II, и оба доверяли ему и любили его. Рожденный в 1842 г. в семье шведской, балтийской и русской придворной знати протестантской и православной веры, Модест Модестович был крещен и воспитан в православии, его мать была искренней верующей и постоянно молилась за своего сына. Когда Корфа в пятилетнем возрасте (1847) представили царю Николаю I, его детской мечтой стало служить при дворе, быть частью царского двора. Он хорошо познакомился с придворной жизнью в 1865 г., когда провел два месяца со своим отцом в квартире царского дворца в Царском Селе. Его мечта исполнилась, когда в 19 лет он стал камер-юнкером, а позже церемониймейстером царского двора.

В противоположность Василию Александровичу, граф Корф жил нравственной жизнью, регулярно молился и получал удовольствие от общения с духовенством. Как друг митрополита, он легко получил право распространять Библии, когда обратился в Святейший Синод от имени Британского и иностранного библейского общества. Каждый год он исповедовался и считал себя угодным Богу. В то же время он был талантливым певцом, его приглашали на многочисленные светские приемы, и он наслаждался балами, театрами и другими событиями светской жизни. Танцы были его «любимым развлечением и слабостью».

В 1874 г. его гораздо больше привлекала ночная жизнь, чем религиозные собрания, но из любопытства и гордости Корф начал посещать собрания британского лорда Редстока и познакомился с ним. На него произвело впечатление посвящение лорда Редстока Христу и твердая вера в Библию как богодухновенное Слово. Он был также удивлен честностью британского лорда, который никогда не отказывался признать, что его знание не безгранично и он на что-то не может дать ответа. 5 марта 1874 г. после одного из собраний Редстока Корф открыл четырем друзьям, что он хочет отдать себя Христу, но никак не может решиться на этот столь важный шаг. И просил их молитв.

«Мы все преклонили колена и молились. Не могу выразить, какую страшную борьбу я выдержал во время этой усердной молитвы моих друзей. Я хотел отдаться Христу, но не мог. Я не мог расстаться с миром и всем тем, что меня связывало с ним. …Сатана как бы нашептывал мне: “Ты теперь в возбужденном состоянии, успокойся. Ты потом раскаешься, если теперь придешь ко Христу. Твоя карьера будет испорчена. Ты огорчишь своих родителей, у которых ты единственный сын”. …Но Господь услышал молитвы моих друзей. Он изгнал из моего сердца недоверие ко Христу и осветил меня Своим светом».

С этого момента и до старости целью жизни Корфа стало прославлять своего Бога и Спасителя Иисуса Христа. Он скоро сблизился с Пашковым, который, хотя был старше на десять лет, оставался его лучшим другом до смерти. «Мы признавались в своих грехах друг перед другом, указывали на ошибки друг друга и следовали за Иисусом рука об руку». Вместе они проводили собрания, руководили различными благотворительными организациями и поддерживали баптистских и штундистских крестьян на юге России. Они разослали приглашения на съезд 24 марта 1884 г., посвященный объединению верующих всей империи, несмотря на приказы, запрещающие это событие. И Пашков, и Корф в итоге были высланы с любимой родины, когда отказались прекратить проповедовать Евангелие.

Следуя Божьему зову

Пашков вскоре стал руководителем движения, начатого лордом Редстоком, и его последователи стали известны в прессе под именем «пашковцы». Движение под его руководством описывалось современником как «одно из самых любопытных религиозных пробуждений нашего времени». В это время в России было много действующих сект, и на Западе такие религиозные лидеры, как Д. Муди и Ч. Сперджен, активно проповедовали Евангелие тысячам людей. Однако «пашковщина» стоит особняком по своему влиянию внутри высшей аристократии.

Пашков и его последователи не боялись мечтать о великом. Они привыкли к исполнению своих желаний. Пашков присоединился к Редстоку с целью «обратить в свою веру все население России, во главе с благочестивым нашим Государем Императором». Эта цель, приписанная письму, первоначально напечатанному лордом Редстоком в английской газете, была оскорбительна для русской православной церковной иерархии, которая отзывалась о вере Пашкова как «фанатическом убеждении». Однако Пашков и Корф защищали свой труд, объясняя царю, что их желанием было просто помочь людям «понять любовь Христа, превосходящую наше разумение».

Пашков не собирался образовывать секту вне Русской православной церкви. Он, как и Редсток, искал нравственного и религиозного преобразования России, не связанного ни с какой конкретной деноминацией и начинающегося с самой православной церкви. Они последовали модели Лютера в XVI веке, графа Николая Цинцендорфа и Джона Весли в XVIII веке и других лидеров Пробуждения, которые желали, чтобы их паства оставалась частью установленных церквей (соответственно, римской католической, лютеранской и англиканской). Тот факт, что Пашков и Редсток были вначале успешны, исподволь внушая эти ценности, очевиден в убеждении Н. Лескова, что «редстокизм» – не раскол. «Редсток и сам не основывает никакого отдельного толка, и не требует ничего подобного от своих последователей. …Если и есть, может быть, одно какое-нибудь единоличное исключение, то о нем не стоит и говорить». Анатоль Лерой-Болье согласен с этим, описывая пашковцев как «живое доказательство великой терпимости, которой можно пользоваться внутри православных древних границ» – точка зрения, которую большинство русского духовенства не разделяло.

Проповедь Пашкова ставилась под сомнение, потому что он не имел ни богословской подготовки, ни церковного благословения. На это Пашков отвечал, что он «довольствуется тем исключительным призванием, которое имеет от Бога: призывать людей к Спасителю». Пашков объяснял: данное Богом служение состоит в том, чтобы «свидетельствовать людям о Нем, Его беспредельной любви, которую Он ежедневно дает испытать». Позднее он защищал свою проповедь перед отдельными лицами и группами, говоря: «Господь отверз уста мои к прославлению имени Его… провозглашая в настоящий век неверия и отрицания имя Спасителя и Бога моего Господа Иисуса Христа». Пашков отклонял приглашения на общественные дебаты по богословским вопросам, объясняя, что, хотя он убежден в своей способности дать ответы, он не считает себя ни призванным, ни подготовленным, «так как подобное развитие выходит из пределов моего христианского свидетельства и входит в предел учительства, в которое я в беседах своих не вдаюсь». На протяжении всего своего служения Пашков избегал доктринальных споров и провозглашал только Евангелие Христа.

Измененный взгляд на мир

«Я теперь принадлежу не себе, а Ему»

Как видно из вышеприведенных писем, у Пашкова было ясное понимание роли, которую, как он верил, Бог дал ему. В то время как его популярность могла привести его к гордости, а оппозиция – к горечи, Пашков оставался уверенным в своем положении «Божьего инструмента». В письме царю после своей высылки за границу Пашков объяснил, что, хотя он и Корф были несправедливо наказаны, «Господень труд в России не может быть остановлен, и ему нельзя помешать нашей высылкой. Что значат в таком труде два человека, как мы? У Бога много слуг, более, чем мы, наделенных силой и властью от Него». Он часто говорил о своем взгляде на самого себя как на простое Божье дитя. «Бог принял меня, как принимает всякого приходящего к Нему. …Я теперь принадлежу не себе, а Ему». Ссылаясь на 2 Коринфянам 5:15, Пашков продолжает: «я живу не для себя, а для умершего за меня и воскресшего». В 1882 г. в письме миссионеру Я. Делякову Пашков умолял: «Друг мой, проси, чтобы Господь соделал меня верным слугою – слугою, служащим в истинно детском духе, в духе благодарности и любви». Пашков написал это письмо, будучи высланным из Петербурга в свое имение Ветошкино в Нижегородской губернии. Вместо того чтобы в своих письмах просить молиться о царской милости и разрешении вернуться в свой дворец и к своему служению, Пашков оставался смиренным, уповая на Бога и желая только Его воли.

«Покажи им, что Ты можешь совершить!»

Можно только изумляться, как Пашков, новоуверовавший, предпринял столько смелых и даже опасных шагов! Вначале Пашков, по-видимому, рассчитывал, что его привилегии, как человека знатного, и социальные связи защитят его от противников. Однако в течение нескольких лет никто, даже человек его положения, не был защищен от растущего религиозного преследования по всей империи. Это не озадачило Пашкова, который твердо верил в Божью силу исполнить Божью волю. В письме 1880 года из Франции, куда он был «приглашен» русскими властями провести лето за границей, Пашков побуждал персидского евангелиста Якова Делякова энергично продолжать дело.

Мы «можем быть убеждены, что дело Его будет непременно сделано нами, хотя плодов может быть и не дано нам видеть самим. Убеждение это, что Господь посещает Сам все те места, куда посылает Вас, да ободрит Вас к продолжению Его дела и впредь». Позднее, во время ссылки, когда в 1888 году ему разрешили на короткое время вернуться в Россию, чтобы привести в порядок свои дела, он молился за своих смущенных последователей: «Покажи им, что Ты можешь совершить в России через горсточку людей, полностью отдавшихся Тебе». У него была такая вера в Великого и Всемогущего Бога, что человеческая оппозиция и препятствия, кажется, занимали его ум и мысли только минимально.

«Мое оружие всегда со мною»

Что еще ободряло Пашкова в труде, так это его вера в обетования Божьего Слова. Он подчеркивал, что Иисус Христос, Сын Божий, «определенный от Бога Судия живых и мертвых… всякий верующий в него получит прощение грехов именем Его. …Я всем повторяю, что “нет ни в ком ином спасения” (Деян. 4:11)». Говоря о Христе как Едином Посреднике (1 Тим. 2:5), Ходатае (1 Ин. 2:1), Блюстителе душ (1 Пет. 2:25) и Начальнике и Совершителе веры (Евр.12:2), Пашков подчеркивал: «Я теперь знаю по опыту, как верен Он, и знаю, что все обетования в Нем “да” и “аминь” (2 Кор. 1:20)». Софья Ливен впоследствии вспоминала, как сквозь все ее детство этот «дорогой брат» часто обращался к Слову Божьему, говоря: «Мое оружие всегда со мною». В письме 1882 г. Делякову из своего поместья в Нижегородской губернии Пашков благодарит Бога за то, что Он «дает доступ Слову Своему, облеченному животворящею силою Духа Святого». Его успех в передаче этой важной ценности своим последователям стал ясен почти десять лет спустя, когда англичанка Джесси Пенн-Льюис посетила пашковскую общину. Вспоминая свой визит в 1897 г., Пенн-Льюис объяснила: «Что поразило меня прежде всего, так это внутренняя вера в Библию как Слово Божье. У них был только один вопрос: “Что говорит Божье Слово?”. То, что оно говорит, решало все вопросы для них: Слову нужно повиноваться».

Любовь к соотечественникам

Хотя Пашков, говоря устно и письменно обо всем вышесказанном, нарушал законы своей страны, очевидно, что он ее очень любил. Целью Пашкова было обращение всей России. Во время своей семнадцатилетней ссылки в Европу он продолжал трудиться больше всего для спасения русских душ. В письме 1886 г. из-за границы, почти два года спустя после ссылки, Пашков радостно сообщает Делякову: «Подумайте, что и здесь (в Лондоне) дает Господь возможность иметь русские собрания с рабочими, бежавшими из России по разным причинам». В том же письме Пашков говорит о числе русских во Франции и многих возможностях свидетельствовать среди них. В прошении царю вскоре после высылки Пашков и Корф умоляли: «Даруйте России высшее добро, какое находится в Вашей власти; сделайте законным каждому открыто и без всяких препятствий исповедовать надежду на Господа… И тогда благословения Господни, которые являются самым драгоценным в мире, изольются на Вас, Вашу императорскую семью и на всю Россию».

Отношение к Русской православной церкви

Независимо от намерений Пашкова, санкт-петербургская русская православная община смотрела на него как на врага. На IV Всероссийском (православном) миссионерском съезде, который проходил в июле 1908 года в Киеве, протоиерей Ф. Орнатский объявлял, что Редсток и Пашков видели Россию как «страну людей, сидящих во тьме и сени смертной, где истинное Евангелие неведомо христианам, где церковь составляет преграду, как бы стену, отделяющую людей от Христа Спасителя». Однако другие утверждали, что, хотя Пашков был разочарован в церкви, он не отбрасывал ее полностью, но скорее «старался стать ближе к православию, уяснить его и помогать ему». Лютеранская участница событий Ада фон Крузенштерн объясняла, что когда православные русские приходили к живой вере при Редстоке, то, хотя ничего не говорилось против православия, они теряли желание принимать участие в том, что считали пустыми обрядами.

В статье в православном журнале «Миссионерское обозрение» говорится, что Пашков признавал: «Многие вещи в православии мне не нравятся, и вообще православие затемнило религию, а религия суть отношений человека с Богом». В самом ли деле Пашков говорил эти слова или не говорил, подобное разочарование легко вытекает из его опыта. Говорят, что Пашков так объяснял крестьянам в деревне Александровка: «Я сорок лет был православным, ходил в церковь, приобщался, но во мне жил диавол». Когда жизнь его изменилась, он не получил поддержки от церкви за свои многочисленные добрые дела. И в то же время нет данных, чтобы Пашков нападал на государственную церковь. Некоторые оппоненты обвиняли его, что он учит своих слушателей не молиться святым, иконам или Деве Марии, но даже неверующие участники его собраний сообщали только то, что Пашков избегал спорных тем, таких как православие, Мария и святые, а никогда не утверждали, будто он говорил против них. Тем не менее Пашков уставал от ограничений, налагаемых на него церковью. Говорят, когда архиерей Янышев требовал от имени митрополита, чтобы Пашков прекратил свою публичную проповедь, Пашков возразил, что он больше не признает власти православного Святейшего Синода. Однако кладбищенские списки указывают, что он был членом Русской православной церкви до своей смерти.

Отношение к женщинам

Область, в которой Пашков порвал с традицией государственной церкви, а также с социальными нормами общества в целом, – это его отношение к женщинам. Как уже упоминалось, на женщин в высшем свете смотрели сверху вниз, покровительственно, и считали их неспособными к ответственности. Руководителями Русской православной церкви были всегда мужчины. Однако с самого начала собрания Редстока непропорционально активно посещались женщинами, и хозяйками были тоже женщины. Они считались Пашковым равными и были его сотрудницами в руководстве, например, Обществом поощрения духовно-нравственного чтения. У женщин были и свои собственные служения, такие как многочисленные служения милосердия и сострадания, которые вели княгини Гагарина и Ливен, вместе с Чертковой и женами полковника Пашкова и графа Корфа.

Женщины проповедовали, молились и учили на публике, например, на съезде верующих в 1884 г. Пашков поддерживал отношения с женщинами-руководителями после своей высылки, это видно из его многочисленных писем Наталье Ливен, Вере Гагариной и Марии Ивановне Игнатьевой. Только позднее, после того как иностранцы ввели западное учение о роли женщин, последователи Пашкова начали ограничивать женщин, но даже и тогда исключения были частыми – к примеру, два успешных путешествия Джесси Пенн-Льюис в 1897 и 1898 гг., когда она проповедовала, а также регулярное преподавание Александры Ивановны Пейкер, перешедшее и в двадцатый век.

Голова и сердце

Хотя в конце концов Пашков для себя лично отверг авторитет православной церкви, он никогда не брал на себя ответственности, чтобы порочить церковь и говорить об ошибочности ее путей. В то время как на Западе защита христианской веры с точки зрения логики или науки имела успех и занимала выдающееся положение, в России логические рассуждения не были эффективным методом евангелизма ни во времена Пашкова, ни сегодня. Пашков «не останавливался на полемике и не подчеркивал ее. Действительно, он никогда не смешивал споры и религию, а также никогда он не охлаждал сердце, используя голову». Профессор Эмиль Дилон продолжает:

«Откровение значило для него бесконечно больше, чем логические умозаключения. Обращение через спор часто вовсе не является обращением. Истинный апостол передает свою веру, свой энтузиазм, свою благотворительность, как огонь возжигает огонь. Религия захватывает, хотя только действительно религиозный человек является огнем. К сверхъестественному миру нет доступа через простое рассуждение, его можно ухватить только внутренним чувством, если вообще можно ухватить тонкие нити, связывающие нашу мелочную, скучную жизнь со спокойной сферой вечного. Поэтому полковник Пашков никогда не получал своего вдохновения извне; его слова текли из переливающегося через край источника внутри него, и эти слова шли от сердца к сердцу, привлекая людей к нему неуловимым образом, добродетелью, исходящей из него».

Эти проницательные слова написаны человеком, который сам не верил в христианское послание, однако подходяще описал то, что он наблюдал в русском обществе и в жизни и служении Пашкова. Пашков никогда не стремился убедить людей в истинности своих слов. Вместо этого он представлял им то, что Бог вложил в его сердце, доверяя Богу работать в его слушателях.

Исцеление и Дух Святой

Хотя многие западные сообщения о пашковщине пропускают тему исцелений и Святого Духа, вероятно, из-за спорности, окружающей данный предмет, а также из-за модернистского взгляда на мир, ранние русские свидетельства, а также собственные писания Пашкова указывают, что он вовсе не избегал и не чуждался этих спорных вопросов. Многочисленные ссылки на Духа Святого в пашковской переписке указывают на активную веру в сверхъестественное воздействие Духа на повседневную жизнь. Воспоминания Джесси Пенн-Льюис о ее визите в 1897 г. относятся к церкви, «столь близкой ко дню Пятидесятницы, как только можно желать на земле», эти впечатления и ее трогательный рассказ о молитве за нее указывают, что физическое исцеление было тем, чего все ожидали (и в ее случае оно было получено). Софья Ливен сообщает, что Пашков тоже пережил исцеление больного во время своих регулярных визитов в больницу.

Возможно, самый документированный рассказ о даре исцеления у Пашкова – это история об одержимой женщине, которую Пашков освободил через молитву. Анна Кирпичникова, жена алкоголика, рабочего Санкт-Петербурга, годами объявляла, что она одержима злым духом и «как только она приближалась к церкви, всякий раз с ней начинался страшнейший припадок». Пашкову стало жаль бедную женщину, которая потеряла работу и почти потеряла своего мужа. Однако он не смог поговорить с нею, потому что она начала «неистово кричать каким-то нечеловеческим и пронзительным голосом», едва он подошел к ней. Только после немногочисленного молитвенного собрания в доме Пашкова, начавшегося в 8 ч. вечера и затянувшегося заполночь, демон оставил женщину, чтобы никогда уже к ней не возвращаться. Годом позже пришел к Господу и ее муж, приняв предложение работать у Пашкова лесничим в его Тамбовском поместье, где этот человек с семьей жил до самого приговора к Сибири за свидетельство о своей вере. Они оставались в контакте с Пашковым, который финансово их поддерживал после ссылки и высылки Пашкова за границу. Иван Каргель посетил их, когда сопровождал доктора Бедекера в его первом миссионерском путешествии по Сибири, и рассказал, что они живут и трудятся для Господа.

Учение Пашкова

Нехватка богословской подготовки

Как он сам часто подчеркивал, Пашков никогда не получал формального богословского образования, нет также и сведений о том, чтобы он занимался систематическим самостоятельным изучением, иным, чем ежедневное время с Библией и в молитве. Он следовал за Христом только четыре года, когда принял на себя руководство движением, и был выслан из России шестью годами позже. Пашков не считал формальное образование необходимым для той работы, к которой он был призван. «Я не думаю, – возразил он образованным православным обвинителям, – будто для того, чтобы быть служителем Божиим, нужен аттестат, диплом или ярлык. …Я такой же проповедник слова Божия, как и вы». Пашков не пытался создать новые учение или конфессию. Лорд Редсток, его самый влиятельный учитель, избегал догматических споров, просто комментируя Библию, и Пашков стремился следовать его примеру.

Хотя такая позиция была идеальной для движения Пробуждения, эта нехватка богословского образования и отвращение к богословской узости позднее стали причиной проблем. Необразованные крестьяне, читающие Божье Слово, впервые сами для себя его толковали. И видимые противоречия в учении Редстока вели к вопросам, точно ли его учение представляет богословские взгляды. Один православный противо-сектантский миссионер уверял в 1912 г., что пашковское «евангельское благовестие» было вовсе не евангельской проповедью, но скорее человеческой попыткой объяснять Библию и подражать лидерам. Позднейшие неправильные толкования Библии со стороны искренних, но необразованных крестьян привели к тому, что движение стало более сектантским, чем объединяющим. Тем не менее в целом ряде вопросов Пашков занял твердую позицию.

Публичное исповедание веры Пашкова

Самые подробные и достоверные описания учения Пашкова взяты из его переписки 1880 г. с протоиереем Иоанном Янышевым, ректором санкт-петербургской духовной академии и священником Исаакиевского собора. Когда В. Попов, студент православной семинарии, опубликовал статью в журнале «Церковный вестник», в которой он нападал на Пашкова, Святейший Синод решился действовать, и Янышев просил дворянина прекратить свою общественную проповедь. Янышев, впрочем, до того не видел ничего предосудительного в учении Пашкова, даже защищал его в печати и, по всей видимости, желал дать Пашкову возможность защищаться. Хотя Пашков раньше выражал свое нежелание вступать в письменные дебаты, он по настоянию Янышева 9 апреля 1880 г. написал письмо, проясняющее его взгляды. Во втором письме от 15 апреля 1880 г., написанном в ответ на просьбы о дальнейшем прояснении, Пашков указал на то, что он предпочел бы прекратить подобную переписку, и в письме от 30 апреля, очевидно, расстроенный дальнейшими расспросами со стороны Янышева, написал: «Я считаю долгом напомнить вам, что я от дальнейшего развития данных мною ответов заранее отказываюсь, как я уже имел честь вам это сообщить во вчерашнем моем письме». 7 мая 1880 г. Янышев завершил публичный диалог: «Ввиду решительного нежелания г. Пашкова продолжать переписку со мною по развитию данных им ответов на мои вопросы и я воздерживаюсь от всяких комментариев на изложенную им сущность его учения». И все же внутри писем можно найти несколько доктринальных позиций.

Конец ознакомительного фрагмента.

Родился 12 апреля 1831 года в семье генерала А. В. Пашкова (1792-1868) и Елизаветы Петровны Пашковой (по первому браку - Лобановой-Ростовской, урождённой Киндяковой) (1805-1854).

В 1849 году блестяще закончил Пажеский корпус, его имя было занесено на мраморную доску среди лучших выпускников. Служил в кавалергардском полку, затем в 1850-е годы в Военном министерстве.

В начале 1860-х годов к нему переходит основная часть всех нижегородских владений Пашковых. Женитьба на графине Александре Ивановне Чернышевой-Кругликовой (род. в 1832 г.), первой дочери от брака в 1832 году старшей из сестер Чернышёвых графини Софьи Григорьевны с полковником в отставке Иваном Гавриловичем Кругликовым, приносит В. А. Пашкову в качестве приданого значительную часть богатств Чернышёвых, кроме майората.

Несмотря на успешное продвижение в военной карьере (в 1857 г. служил в канцелярии Военного министерства), в конце 1858 года увольняется со службы с производством в полковники. Некоторое время ведет светский образ жизни, имеет в Петербурге особняк у Литейного моста. Однако к 1870-м годам его интересы резко меняются. Он выступает в роли религиозного реформатора и проповедника, став последователем английского проповедника лорда Гренвиля Редстока.

С 1876 года руководил работой Общества поощрения духовно-нравственного чтения (закрыто в 1884 году). Пашкова вместе с группой его сторонников - евангельских христиан - выслали из столицы. Вместе с графом Корфом он уезжает в Лондон. Находясь в эмиграции, до самой смерти поддерживает своих последователей в России. Похоронен на кладбище Тестаччо.

Василий Александрович Пашков
Род деятельности:	меценат, религиозный деятель
Дата рождения:
Дата смерти:
Место смерти:
Отец:	Александр Васильевич Пашков
Мать:	Елизавета Петровна Киндякова
Супруга:	Александра Ивановна Чернышева-Кругликова

Василий Александрович Пашков (12 апреля 1831 - 17 февраля 1902) - отставной гвардии полковник, последователь английского проповедника лорда Гренвилла Редстока. Основатель движения евангельских христиан («пашковцев»).

Биография

Родился 12 апреля 1831 года в семье генерала А. В. Пашкова (1792-1868) и Елизаветы Петровны Пашковой (по первому браку - Лобановой-Ростовской, урождённой Киндяковой) (1805-1854).

В 1849 году блестяще закончил Пажеский корпус , его имя было занесено на мраморную доску среди лучших выпускников. Служил в кавалергардском полку, затем в 1850-е годы в Военном министерстве.

В начале 1860-х годов к нему переходит основная часть всех нижегородских владений Пашковых. Женитьба на графине Александре Ивановне Чернышевой-Кругликовой (род. в 1832 г.), первой дочери от брака в 1832 году старшей из сестер Чернышёвых графини Софьи Григорьевны с полковником в отставке Иваном Гавриловичем Кругликовым, приносит В. А. Пашкову в качестве приданого значительную часть богатств Чернышёвых, кроме майората.

Несмотря на успешное продвижение в военной карьере (в 1857 г. служил в канцелярии Военного министерства), в конце 1858 года увольняется со службы с производством в полковники. Некоторое время ведет светский образ жизни, имеет в Петербурге особняк у Литейного моста . Однако к 1870-м годам его интересы резко меняются. Он выступает в роли религиозного реформатора и проповедника, став последователем английского проповедника лорда Гренвиля Редстока (англ. Granville Waldegrave Radstock ).

С 1876 года руководил работой Общества поощрения духовно нравственного чтения (закрыто в 1884 году). Пашкова вместе с группой его сторонников - евангельских христиан - выслали из столицы. Вместе с графом Корфом он уезжает в Лондон . Находясь в эмиграции, до самой смерти поддерживает своих последователей в России.

По материалам сайта http://dic.academic.ru

" в Википедии по состоянию на 14.06.2013. В Энциклопедии ЕХБ данная статья была доработана.

Василий Александрович Пашков
Дата рождения:	12.04.1831
Дата смерти:	17.02.1902
Место смерти:	Париж, Франция
Род деятельности:	меценат, религиозный деятель
Отец:	Александр Васильевич Пашков
Мать:	Елизавета Петровна Киндякова
Супруг(-а):	Александра Ивановна Чернышева-Кругликова
Дети:	Александр, Софья, Ольга, Мария

Васи́лий Алекса́ндрович Пашко́в (12 апреля 1831 - 17 февраля 1902) - отставной гвардии полковник, последователь английского проповедника лорда Гренвилла Редстока . Основатель движения евангельских христиан (в простонародье в тот период их звали «пашковцами»).

Биография

Родился 12 апреля 1831 года в семье генерала А. В. Пашкова (1792-1868) и Елизаветы Петровны Пашковой (по первому браку - Лобановой-Ростовской, урождённой Киндяковой) (1805-1854).

В 1849 году блестяще закончил Пажеский корпус, его имя было занесено на мраморную доску среди лучших выпускников. Служил в кавалергардском полку, затем в 1850-е годы в Военном министерстве.

Уже в раннем возрасте он был представлен высшему обществу Санкт-Петербурга.

В начале 1860-х годов к нему переходит основная часть всех нижегородских владений Пашковых. Женитьба на графине Александре Ивановне Чернышевой-Кругликовой (род. в 1832 г.), первой дочери от брака в 1832 году старшей из сестер Чернышёвых графини Софьи Григорьевны Чернышевой с полковником в отставке Иваном Гавриловичем Кругликовым, приносит В. А. Пашкову в качестве приданого значительную часть богатств Чернышёвых, кроме майората. Пашков стал одним из самых богатых людей в Российской империи.

Жена Александра Ивановна

Несмотря на успешное продвижение в военной карьере (в 1857 г. служил в канцелярии Военного министерства), в конце 1858 года увольняется со службы с производством в полковники. Некоторое время ведет светский образ жизни, имеет в Петербурге особняк у Литейного моста.

Однако после знакомства с Редстоком (в первый приезд Редстока в Россию) интересы Пашкова резко изменились. По сделанному им позднее в частной переписке признанию, он пережил покаяние и духовное обращение от греховной жизни и "служения двум господам" к Богу.

Среди них был, например, отставной полковник Кавалергардского полка, Василий Александрович Пашков, богатый помещик, чрезвычайно добрый и благородный человек. Новое религиозное течение сначала не пришлось ему по сердцу, и он не желал слушать лорда-проповедника.

Однажды жена его, Александра Ивановна, пригласила лорда Редстока к обеду. Василию Александровичу ничего не оставалось делать, как любезно встретить гостя по обычаю русского гостеприимства. За столом гость всё время говорил о Слове Божием, и присутствующие с интересом слушали. По окончании обеда всё общество перешло в гостиную, где беседа продолжалась. И вот лорд Редсток внезапно предложил встать на колени и помолиться. Это многим показалась странным и непривычным. Но молитва Божьего человека так сильно подействовала на Василия Александровича, что ему внезапно открылось его собственное состояние. Он понял, что всё слышанное из Слова Божия касалось его лично. Он почувствовал свою греховность и отчуждённость от Бога, тут же стал каяться, и ему открылся не только его грех, но и величие спасения Божия во Христе Иисусе. Всей душой уверовал во Христа как своего личного Спасителя, пролившего кровь Свою и за его грехи и воскресшего для его оправдания, и он верой получил прощение. На нём исполнилось слово из 1-ой главы 1-го послания Иоанна, 9-ый стих: "Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды" . Встав с колен, он был уже не тем, что раньше, он стал новым человеком во Христе Иисусе, искупленным Господом, согласно 2Кор.5:17: "Итак, кто во Христе, тот новая тварь, древнее прошло, теперь всё новое" .

В результате Пашков выступил как религиозный реформатор и проповедник, направив свое богатство и энергию на духовный труд и благотворительность. Он распространял протестантские трактаты, проповедует, проводил евангелизационные поездки по России. С 1876 года руководил работой Общества поощрения духовно-нравственного чтения (закрыто в 1884 году).

Прекрасный Пашковский дом на Французской Набережной стал центром евангельского служения в Петербурге. Иногда по вечерам собирался круг близких знакомых, с которыми велись духовные беседы; в другие определённые дни зал наполнялся посторонними, и Василий Александрович свидетельствовал им о том, что Христос совершил в его личной жизни и открывал истину искупления ищущим спасения душам. Участники этих собраний, оставшиеся в живых до наших дней, рассказывали мне, насколько их сначала поражала своеобразность этих вечеров. В нарядном зале люди самых разных званий и сословий, сидя вперемешку на шёлком обтянутых креслах и стульях, внимательно вслушивались в простые евангельские слова о любви Божией. Собрание сопровождалось пением. Вокруг фисгармонии стояла группа молодых девиц; они свежими голосами пели новопереведенные с английского языка евангельские песни, призывающие ко Христу. Их пение сопровождалось музыкой талантливой певицы и труженицы на ниве Божией, Александрой Ивановной Пейкер. Трое из этих молодых девушек были дочери хозяина дома, Пашкова, трое - дочери министра юстиции, графа Палена, и две княжны Голицины.

Одна из этих девушек в 1954 году, уже дряхлой старушкой, вспоминала о силе и богодухновенности проповеди Василия Александровича. Всё, начиная с его внешнего облика, его благоговейного отношения к Слову Божию и глубокой убеждённости, потрясало слушателей. Ясно изложенное Слово Божие при содействии Духа Святого творило чудо обновления и радость спасения в душах, и они становились воистину "новою тварью" во Христе Иисусе .

Духовная деятельность Пашкова вызвала сопротивление со стороны государственной церкви. Конфликт достиг апогея в 1884 году, когда Пашков предпринял неудачную попытку организовать в России ветвь Всемирного евангелического альянса (ВЕА) , с которым поддерживал тесные отношения.

В ответ его вместе с группой его сторонников - евангельских христиан - выслали из столицы. Вместе с графом Корфом он уехал в Лондон. Находясь в эмиграции, он до самой смерти поддерживал верующих в России, находясь со многими в тесной переписке. Одновременно он продолжил общение с Редстоком, так, оба участвовали в евангелизационных собрания в Париже в 1886 году.

Письмо Обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева императору АЛЕКСАНДРУ II:

"Вашему Императорскому Величеству известно, какую заразу пустил по всей России безумный Пашков, со своими последователями обоего пола, принадлежащими, к сожалению, к так называемому высшему обществу. Не зная ни своей церкви, ни своего народа, люди эти, зараженные духом самого узкого сектантства, думают проповедовать народу слово Божие, но на самом деле отвлекают народ от церкви, действуя приемами отрицательными, возбуждают крестьян и рабочих, не приготовленных к отпору учением, ругаться над иконами, крестами, церковными обрядами и духовенством. В духе самого нелепого фанатизма господа эти и госпожи не стыдятся подкупать бедный народ подарками и материальными пособиями. Таким образом они развели уже в разных губерниях, по городам и в особенности по селам, или узких и невежественных фанатиков, ругающихся над церковью, посреди селения и посреди самой семьи крестьянской, где водворяется неведомый доныне у нас религиозный раздор; или - толпу лицемеров промышленников, которые, не ценя вообще веры какой бы то ни было, притворством нанимаются в службу Пашкова в виде агентов и разносят отрицательные учения в невежественной среде, которую вообще нетрудно смутить баснями всякого рода. Одна из разносимых таким образом басен состоит в том, что будто бы уже в столицах все знатные люди, даже царь и царица, обратились в пашковщину или в штунду. А на самом деле народ уже видит, что есть графы и князья и богатые помещики, проживающие в имениях своих и распространяющие пашковщину.

К сожалению, в столицах между высокопоставленными лицами нередко встречаешь мужчин и дам, которые хотя сами не принадлежат к секте, но, привыкнув обо всем судить легко и сами не зная близко ни церкви, ни народного быта, склонны сочувствовать всякой секте под видом религиозного убеждения и готовы возражать противу всякой меры, клонящейся к стеснению свободы сектантской пропаганды.

Вашему Величеству известно, что по обсуждении дела в особом совещании, несколько лет тому назад, состоялось высочайшее повеление - выслать Пашкова и бар. Корфа из России, объявив им, что в случае самовольного их возвращения или продолжения пропаганды имения их будут взяты в опеку.

Пашков и Корф жили с тех пор в Швейцарии и в Англии, но не только не прекратили своей пропаганды, но Пашков в особенности деятельно продолжает ее через своих агентов, к чему имеет он значительные средства в своем большом богатстве и во множестве имений своих по разным губерниям. Управляющими в эти имения ставит он ревностных сектантов, а как у него есть фабрики и заводы со множеством рабочих, то понятно, какие орудия пропаганды сосредоточены в руках его. Так, напр., в главном его имении, селе Матчерке, Моршанского уезда, Тамбовской губ., управляемом Антоном Чанилаш, заводский директор - поляк (ныне высланный) поставил на заводе в должность главных смотрителей 13 молокан.

С разных концов России приходит ко мне множество донесений об этой пропаганде. Пашковцы соединяются в разных местах со штундистами, баптистами, молоканами. Крестьяне волнуются, в сектантствах заводится раздор, ругательства сектантов возбуждают драки и насилия, а когда заводчики и ругатели отдаются под суд, суд нередко оправдывает их при помощи адвокатов,- они возвращаются с торжеством, и зло еще усиливается.

В таком положении дела я изумился на днях, узнав, что Пашков вернулся в Россию, находится у себя в селе Матчерке и продолжает свободно свою пропаганду.

Я не хотел верить этому и запросил тамбовского архиерея, который подтвердил вполне дошедшее до меня известие. Он присылает мне подлинное донесение местного священника, где, между прочим, сказано:

"...5 июля Пашков приходил в дома обоих священников. Меня он не застал в доме и просил моих домашних, чтобы я повидался с ним. На другой день, 6 июля, я имел свидание в его доме. Разговор начался с того, что он укорял меня за то, что я делаю ему вред,- мешаю делать божье дело; затем разговор перешел на почву религиозного спора, из которого я убедился, что Пашков - закоренелый сектант, не оставляющий мысли распространять свое лжеучение. На всех пунктах разговора я энергично возражал ему и заключил беседу тем, что всегда буду противодействовать ему всеми силами".

Получив такие сведения, я стал разведывать здесь в министерстве внутр. дел, каким образом Пашков очутился в России.

И что же я узнал! Что еще весною получено было всеподданнейшее прошение Пашкова о дозволении ему вернуться, что Рихтер доложил о сем непосредственно Вашему Величеству и что последовало разрешение.

Высылка Пашкова из России последовала по докладу министра внутр. дел, после обстоятельного совещания, в коем и я участвовал.

Итак, не могу не пожалеть всячески, что О. Б. Рихтер не рассудил за благо, прежде доклада Вашему Величеству об этом деле, разъяснить его справками, то есть войти в сношения и со мною (ибо у меня сосредоточены все сведения о Пашкове), и с министром внутренних дел. Тогда О. Б. Рихтер (который сам близко не знает и едва ли понимает вполне все значение этой пропаганды) увидел бы, что Пашков со времени высылки не прекращал своей пропаганды, что учение его распространяется, и что возвращение Пашкова в Россию грозит большим вредом. Я уверен, что и граф Толстой энергически возражал бы против удовлетворения просьбы Пашкова. И теперь, по сведениям, полученным мною из м-ва внутр. дел, оказывается, что Пашков, как только вернулся, первым долгом почел объехать главные гнезда пашковщины; был в Тульской губ., в известном гнезде кн. Гагариной,- в с. Сергиевском; был в Калужской губ. у девиц Козлятиновых, где тоже старое гнездо пропаганды, а ныне обретается и действует у себя, в с. Матчерке.

В частной переписке Пашков называл РПЦ "мертвой церковью", отождествляя тем самым себя с протестантизмом .